Неточные совпадения
— Экой молодец стал! И то
не Сережа, а целый Сергей Алексеич! — улыбаясь сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого, широкого мальчика в синей курточке и длинных панталонах. Мальчик имел
вид здоровый и веселый. Он поклонился дяде, как чужому, но, узнав его, покраснел и, точно обиженный и рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик подошел к отцу и
подал ему записку о баллах, полученных в школе.
— Эк ведь комиссия! Ну, уж комиссия же с вами, — вскричал Порфирий с совершенно веселым, лукавым и нисколько
не встревоженным
видом. — Да и к чему вам знать, к чему вам так много знать, коли вас еще и
не начинали беспокоить нисколько! Ведь вы как ребенок: дай да
подай огонь в руки! И зачем вы так беспокоитесь? Зачем сами-то вы так к нам напрашиваетесь, из каких причин? А? хе-хе-хе!
Он нарочно пошевелился и что-то погромче пробормотал, чтоб и
виду не подать, что прячется; потом позвонил в третий раз, но тихо, солидно и без всякого нетерпения. Вспоминая об этом после, ярко, ясно, эта минута отчеканилась в нем навеки; он понять
не мог, откуда он взял столько хитрости, тем более что ум его как бы померкал мгновениями, а тела своего он почти и
не чувствовал на себе… Мгновение спустя послышалось, что снимают запор.
Мне, напротив, следовало бы сначала усыпить подозрения ваши и
виду не подать, что я об этом факте уже известен; отвлечь, этак, вас в противоположную сторону, да вдруг, как обухом по темени (по вашему же выражению), и огорошить: «А что, дескать, сударь, изволили вы в квартире убитой делать в десять часов вечера, да чуть ли еще и
не в одиннадцать?
В это время из толпы народа, вижу, выступил мой Савельич, подходит к Пугачеву и
подает ему лист бумаги. Я
не мог придумать, что из того выйдет. «Это что?» — спросил важно Пугачев. «Прочитай, так изволишь увидеть», — отвечал Савельич. Пугачев принял бумагу и долго рассматривал с
видом значительным. «Что ты так мудрено пишешь? — сказал он наконец. — Наши светлые очи
не могут тут ничего разобрать. Где мой обер-секретарь?»
Один старик Прокофьич
не любил его, с угрюмым
видом подавал ему за столом кушанья, называл его «живодером» и «прощелыгой» и уверял, что он с своими бакенбардами — настоящая свинья в кусте.
У бабушки внутри прошла судорога, но она и
вида не подала, даже выказала радость.
И вот о письме этом, сейчас, там у князя, он даже и
виду не подал.
— Нет,
не знает; ему говорят:
не воруй, а он видит и знает, что фабриканты крадут его труд, удерживая его плату, что правительство со всеми своими чиновниками, в
виде податей, обкрадывает его,
не переставая.
Старшина с торжественным
видом нес лист. Он подошел к председателю и
подал его. Председатель прочел и, видимо, удивленный, развел руками и обратился к товарищам, совещаясь. Председатель был удивлен тем, что присяжные, оговорив первое условие: «без умысла ограбления»,
не оговорили второго: «без намерения лишить жизни». Выходило по решению присяжных, что Маслова
не воровала,
не грабила, а вместе с тем отравила человека без всякой видимой цели.
У меня
не было денег; ждать из Москвы я
не хотел, а потому и поручил Матвею сыскать мне тысячи полторы рублей ассигнациями. Матвей через час явился с содержателем гостиницы Гибиным, которого я знал и у которого в гостинице жил с неделю. Гибин, толстый купец с добродушным
видом, кланяясь,
подал пачку ассигнаций.
Я ничего в самом деле
не понимал и наконец спросил его: дали ли ему какой-нибудь
вид. Он
подал мне его. В нем было написано все решение и в конце сказано, что, учинив, по указу уголовной палаты, наказание плетьми в стенах тюремного замка, «выдать ему оное свидетельство и из замка освободить».
— Срам смотреть, какие ты стаканы на стол
подаешь! — чуть
не каждый день напоминали ему. На что он с убежденным
видом неизменно давал один и тот же ответ...
Четвертый уж день
подают его, в разнообразных
видах, за стол, а все ему конца
не видать.
Новичок и в самом деле поверит, а настоящий москвич выслушает и
виду не подает, что вранье,
не улыбается, а сам еще чище что-нибудь прибавит. Такой обычай...
— Помни: я все знаю, но и
виду не подам никогда. Будто ничего
не было. Прощай! — крикнул я ему уже из калитки…
Завсегдатаи «вшивой биржи». Их мало кто знал, зато они знали всех, но у них
не было обычая
подавать вида, что они знакомы между собой. Сидя рядом, перекидывались словами, иной подходил к занятому уже столу и просил, будто у незнакомых, разрешения сесть. Любимое место подальше от окон, поближе к темному углу.
Нравы в чиновничьей среде того времени были простые. Судейские с величайшим любопытством расспрашивали нас о подробностях этой сцены и хохотали.
Не могу вспомнить, чтобы кто-нибудь считал при этом себя или Крыжановского профессионально оскорбленным. Мы тоже смеялись. Юность недостаточно чутка к скрытым драмам; однажды мы даже сочинили общими усилиями юмористическое стихотворение и
подали его Крыжановскому в
виде деловой бумаги. Начиналось оно словами...
Трофимов. Уж очень она усердная,
не в свое дело суется. Все лето
не давала покоя ни мне, ни Ане, боялась, как бы у нас романа
не вышло. Какое ей дело? И к тому же я
вида не подавал, я так далек от пошлости. Мы выше любви!
И, несмотря на такое определенное и единодушное отношение к сельскому хозяйству, все-таки ссыльные продолжают пахать и сеять, администрация продолжает выдавать им в ссуду зерно, и начальник острова, меньше всех верующий в сахалинское земледелие, издает приказы, в которых, «в
видах приурочения ссыльных к заботам о сельском хозяйстве», подтверждает, что перечисление в крестьянское сословие поселенцев, которые
не подают основательной надежды на успех своих хозяйских дел на отведенных им участках, «
не может состояться никогда» (№ 276, 1890 г.).
Аинка, довольно красивая собою, казалось, готова была помочь своему мужу, но я
подавал вид, что
не понимаю их объяснений…
И представь: ни слова мне
не сказала сегодня,
виду не подала.
Встреча произошла рано утром, когда Родион Потапыч находился на дне шахты. Сверху ему
подали сигнал. Старик понял, зачем его вызывают в неурочное время. Оников расхаживал по корпусу и с небрежным
видом выслушивал какие-то объяснения подштейгера, ходившего за ним без шапки. Родион Потапыч
не торопясь вылез из западни, снял шапку и остановился. Оников мельком взглянул на него, повернулся и прошел в его сторожку.
Таисья без слова пошла за Основой, который
не подал и
вида, что узнал Нюрочку еще на плоту. Он привел их к одному из огней у опушки леса, где на живую руку был сделан балаган из березовых веток, еловой коры и хвои. Около огня сидели две девушки-подростки, дочери Основы, обе крупные, обе кровь с молоком.
Завидев незнакомую женщину, закрывавшуюся тулупом, Основа ушел в свою переднюю избу, а Таисья провела Аграфену в заднюю половину, где была как у себя дома. Немного погодя пришел сам Основа с фонарем в руке. Оглядев гостью, он
не подал и
вида, что узнал ее.
У Вихрова болезненно при этом поворотилось сердце, но он
не подал тому и
вида.
— И
виду не подала! Только я была немного грустна, а он из веселого стал вдруг задумчивым и, мне показалось, сухо со мной простился. Да я пошлю за ним… Приходи и ты, Ваня, сегодня.
И представь себе: никогда он даже
вида не подал, что это для него обидно.
И здесь, как и везде, очень мало сделано в этом отношении, и здесь, как и везде, государство представляется исключительно в
виде усмирителя и сборщика
податей, а
не в
виде убежища.
Но когда я, со слезами на глазах, просил его успокоиться; когда я доказал ему, что в
видах его же собственной пользы лучше, ежели дело его будет в руках человека, ему сочувствующего (я могу признавать его обличения несвоевременными, но
не сочувствовать им —
не могу!), когда я, наконец,
подал ему стакан чаю и предложил папиросу, он мало-помалу смягчился. И теперь, милая маменька, из этого чувствительного, но
не питающего к начальству доверия человека я вью веревки!
Однако я поначалу
виду не подавала: «Мужчины, говорю, все обманщики, и вы тоже обманете».
Я как можно скорее обмогнулся, но
виду в том
не подаю, а притворяюсь, что мне еще хуже стало, и наказал я бабам и старикам, чтобы они все как можно усердней за меня молились, потому что, мол, помираю.
— Знал ведь, что законный король в живых состоит, а между прочим и
виду не подавал, что знает… все одно что у нас Пугачев!
Калинович, кажется, совершенно
не понял слов Петра Михайлыча, но
не показал
виду. Настеньке он протянул по обыкновению руку; она
подала ему свою как бы нехотя и потупилась.
Придя туда, они сели к окну, в сторонке, чтоб
не быть очень на
виду. Калинович велел
подать два обеда и бутылку вина. Он несколько затруднялся, каким бы образом и с чего начать разговор; но Дубовский сам предупредил его.
—
Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, все в лучшем
виде устроим, — сказал повар, очевидно понимавший тревогу Анны. — Сейчас болгарин принес две дыни. Ананасные. На манер вроде как канталупы, но только запах куда ароматнее. И еще осмелюсь спросить ваше сиятельство, какой соус прикажете
подавать к петуху: тартар или польский, а то можно просто сухари в масло?
— За умнейшего и за рассудительнейшего, а только
вид такой
подал, будто верю про то, что вы
не в рассудке… Да и сами вы о моих мыслях немедленно тогда догадались и мне, чрез Агафью, патент на остроумие выслали.
— Вы ведь
не…
Не желаете ли завтракать? — спросил хозяин, на этот раз изменяя привычке, но с таким, разумеется,
видом, которым ясно подсказывался вежливый отрицательный ответ. Петр Степанович тотчас же пожелал завтракать. Тень обидчивого изумления омрачила лицо хозяина, но на один только миг; он нервно позвонил слугу и, несмотря на всё свое воспитание, брезгливо возвысил голос, приказывая
подать другой завтрак.
Сенатор выскочил из саней первый, и в то время, как он
подавал руку Клавской, чтобы высадить ее, мимо них пронесся на своей тройке Марфин и сделал
вид, что он
не видал ни сенатора, ни Клавской. Те тоже как будто бы
не заметили его.
Gnadige Frau, увидав своего любимца в несколько возбужденном состоянии, в каковом он уже являлся перед ней неоднократно, очень этим огорчилась, но
не подала, конечно,
виду и начала с ним беседовать.
Gnadige Frau
подала Сусанне Николаевне чернильницу, и та подписалась. Затем начался полнейший беспорядок в собрании. Сусанна Николаевна упала в объятия мужа и плакала. Он тоже плакал. Ворвался в собрание Сверстов, успевший, наконец, отыскать и надеть свой белый запон; он прежде всего обеспокоился,
не случилось ли чего-нибудь с Сусанной Николаевной, и,
вид «, что ничего, шепнул жене...
— Ты думаешь, Бог-то далеко, так он и
не видит? — продолжает морализировать Порфирий Владимирыч, — ан Бог-то — вот он. И там, и тут, и вот с нами, покуда мы с тобой говорим, — везде он! И все он видит, все слышит, только делает
вид, будто
не замечает. Пускай, мол, люди своим умом поживут; посмотрим, будут ли они меня помнить! А мы этим пользуемся, да вместо того чтоб Богу на свечку из достатков своих уделить, мы — в кабак да в кабак! Вот за это за самое и
не подает нам Бог ржицы — так ли, друг?
— Ну, мы хоть в то время в контрах промежду себя были, однако я и
виду ей
не подала: честь честью ее приняла, утешила, успокоила, да, под
видом гощенья, так это дело кругленько обделала, что муж и в могилу ушел — ничего
не знал!
Действительно, мне всегда хотелось всё делать самому, и даже я особенно желал, чтоб и
виду не подавать о себе, что я белоручка, неженка, барствую.
Причту своему
не подал никакого
виду, и они ничего этого
не поняли.
— Это всего было чрез год как они меня у прежних господ купили. Я прожил этот годок в ужасной грусти, потому что был оторван, знаете, от крови родной и от фамилии. Разумеется,
виду этого, что грущу, я
не подавал, чтобы как помещице о том
не донесли или бы сами они
не заметили; но только все это было втуне, потому что покойница все это провидели. Стали приближаться мои именины они и изволят говорить...
Но так как все-таки он оказал ему услугу и притом был барин, то Лозинский решил
не подавать и
виду, что узнал его, но в его поведении сквозило невольное почтение.
Я знаю про себя, что мне
не нужно отделение себя от других народов, и потому я
не могу признавать своей исключительной принадлежности к какому-либо народу и государству и подданства какому-либо правительству; знаю про себя, что мне
не нужны все те правительственные учреждения, которые устраиваются внутри государств, и потому я
не могу, лишая людей, нуждающихся в моем труде, отдавать его в
виде подати на ненужные мне и, сколько я знаю, вредные учреждения; я знаю про себя, что мне
не нужны ни управления, ни суды, производимые насилием, и потому я
не могу участвовать ни в том, ни в другом; я знаю про себя, что мнене нужно ни нападать на другие народы, убивая их, ни защищаться от них с оружием в руках, и потому я
не могу участвовать в войнах и приготовлениях к ним.
Потом внушается воспитываемому, что при
виде всякой церкви и иконы надо делать опять то же, т. е. креститься; потом внушается, что в праздники (праздники — это дни, в которые Христос родился, хотя никто
не знает, когда это было, дни, в которые он обрезался, в которые умерла богородица, в которые принесен крест, в которые внесена икона, в которые юродивый видел видение и т. п.), в праздники надо одеться в лучшие одежды и идти в церковь и покупать и ставить там свечи перед изображениями святых,
подавать записочки и поминания и хлебцы, для вырезывания в них треугольников, и потом молиться много раз за здоровье и благоденствие царя и архиереев и за себя и за свои дела и потом целовать крест и руку у священника.
Нет теперь человека, который бы
не видел
не только бесполезности, но и нелепости собирания
податей с трудового народа для обогащения праздных чиновников или бессмысленности наложения наказаний на развращенных и слабых людей в
виде ссылок из одного места в другое или в
виде заключения в тюрьмы, где они, живя в обеспечении и праздности, только еще больше развращаются и ослабевают, или
не только уже бесполезности и нелепости, но прямо безумия и жестокости военных приготовлений и войн, разоряющих и губящих народ и
не имеющих никакого объяснения и оправдания, а между тем эти насилия продолжаются и даже поддерживаются теми самыми людьми, которые видят их бесполезность, нелепость, жестокость и страдают от них.